Варнинг! Эльфы & вампиры...
Драма/романс
Цена вечности
Не нужно лжи и не нужно слез.
Вечность - это печать, клеймо на душе.
Без потерь... приговор...
Ведь если всерьёз -
Всё, что мы могли, потеряли уже.
Вечность - это печать, клеймо на душе.
Без потерь... приговор...
Ведь если всерьёз -
Всё, что мы могли, потеряли уже.
читать дальшеОхотиться всегда было удобнее на окраинах. В каких-нибудь лесопарках. Особенно летом. Хорошим вариантом становились и праздные компании, и одинокие прохожие. На пары она не нападала. Прогуливаясь по нешироким аллеям долгими тёплыми вечерами, можно было немного отвлечься от тяжелых и липких мыслей, которые с каждым не-прожитым годом приходили всё чаще, прочно завладевая сознанием. Зимы она не любила. Не из-за холода, которого не чувствовала – только всё равно надевала на себя громоздкую одежду, делающую её неповоротливой, но позволяющую не выделяться из толпы. Нет, она не любила зимнее солнце. Ведь его удел согревать, нести жизнь. Но зимой светило, несмотря на свою яркость, было мёртвым. И прикосновения лучей к коже казались неприятными. Не то, что летом, когда они становились ласковыми и нежными. Странно – подобные ей существа всегда страшились солнца, а она нет...
Лит перестала бояться после третьего столетия. В её памяти лезвие отчаянья чётко вырезало шаг из тени на яркий-яркий свет – тогда это показалось самым простым решением проблем. Стать прахом. И слишком часто в коротких снах она вспоминала ту боль – последнюю боль не-мёртвого тела. Но где-то наверху, видимо, решили, что Лит не достойна ни светлых пределов, ни сумрачных – оставили гнить здесь. Какими грехами она это заслужила, где перебежала дорожку богам, наверное, не знал сами боги.
Сидя на кособокой лавочке под сенью одного из дубов, Лит подставила лицо теплому ветру, гуляющему по полупустым аллеям, тихо шурша уже приготовившейся к осени листвой. Она лениво наблюдала из-под опущенных ресниц за насторожившейся белкой, пристально смотрящей на посетительницу парка. Белка сидела на нижней ветке и смешно принюхивалась, пытаясь понять, почему пришелица не пахнет. Запах ушел вместе со смертью – он бы только мешал не-мёртвой во время охоты или бегства, а ведь как много таких моментов осталось в прошлом. Пьянящая сознание погоня, когда жертва и загонщик сменялись ролями, а кровь преследователей оказывалась как никогда вкусной.
…Запах ушёл вместе с болью, частью чего-то очень важного, делающим её человеком, и памятью – короткими годами, когда Лит ещё умела дышать и наслаждаться нормальной пищей и водой. Может, так оно и правильнее? – забыть, кем была, как её звали... лица родителей и друзей, любимого человека. Вот что она хотела вспомнить: любила ли Лит когда-нибудь, и была ли любима. Но без воспоминаний существовать оказалось спокойнее – в новой жизни и без того нашлось много всего, являющегося ей в кошмарах. Так она хотя бы не видела лиц тех, кто остался в прошлой жизни, куда Лит уже никогда не сможет уйти.
Даже после настоящей смерти.
Впереди раздался шум, и теперь принюхалась Лит, тонкие ноздри шевельнулись. Белка тоже уловила чужое присутствие, и ещё раз посмотрев на странную женщину, убежала вверх по стволу, скрывшись в густой кроне. Лит проводила белку долгим задумчивым взглядом и покачала головой. Кровью животных тоже можно было питаться, но пока она могла себе позволить именно то, что хотела.
Спустя несколько минут по аллее прошла весело смеющаяся парочка. На Лит посмотрела только девушка. Мазнула взглядом по затвердевшим чертам лица и тут же повернулась к своему спутнику. Такие беспечные и молодые... Нет, она вовсе не собиралась убивать их, чтобы насытиться достаточно небольшого количества крови... к тому же их двое – после такой охоты можно пять дней не выбираться в город. Целых пять дней блаженства в их маленьком домике, который они с Лелем купили и перестроили по своему вкусу в Подмосковье из-за нелюбви к шуму и пыли большого города.
Если она убьёт, выпьет жертву до конца – сможет получить две недели отсрочки: не чувствовать жажду, не тратить время в трясущейся электричке. Хотя, что значит тратить время для той, часы жизни которой давно остановились? И всё-таки иногда этой вечности почему-то не хватало. Хотелось сделать небольшую передышку. Только Лель не одобрял напрасные убийства. Сразу понимал, что от неё пахнет смертью – переставал с ней разговаривать и запирался в библиотеке. И Лит почувствовала себя виноватой...
Воспоминание о Леле, заставило отпустить парочку – кто знает, вдруг очнувшись после обморока, поссорятся? – она не хотела стать причиной их разлуки. Пусть уж сами решают, что им нужно. Если не расстанутся – у них будут замечательные дети. Дети...
А Лит подождет другую добычу: слух уже уловил неровные шаги слегка подвыпившего человека. Идеальная добыча.
Женщина поднялась с лавочки, потянулась и, посмотрев на заходящее солнце, пошла навстречу ужину. А после поспешила на станцию. Лит надеялась успеть на следующую электричку и приехать домой не поздно, чтобы в маленьком магазинчике купить любимый яблочный пирог Леля.
***
Он поставил на место последнюю книжку из большой стопки, с утра привёзенной курьером. Полка для непрочитанных книг оказалась заполненной, но он знал, что это быстро исправится. Пестрые переплёты притягивали взгляд. Лель провёл тонким пальцем по корешкам, думая, что ему выбрать. Впрочем, он ещё не дочитал предыдущую книгу и, зная Лит, мог сказать: какую бы не выбрал – она именно её и заберёт.
Так всегда происходит.
Лель ещё раз посмотрел на ровные стеллажи, заполненные томами, которые они бережно собирали по всему миру долгие годы. Когда их число начало переходить все границы, и новые книги оказалось некуда ставить, пришлось переместить библиотеку на чердак. В помещении царил уютный сумрак, только в щель из-за неплотно прикрытой двери просачивался красноватый свет закатного солнца и шелест молодых яблонь – напротив лестницы располагалось окошко. Лель улыбнулся и, забрав с трёхногого табурета открытую на середине книгу, направился из библиотеки вниз. Он собирался выйти на улицу и, раскачиваясь в гамаке, дожидаться прихода Лит. Лестница была узенькой, шаткой и ужасно скрипучей, – они решили, что чердаку большее не требуется, а теперь каждый раз, когда курьер привозил новые книги, оказывалось: затаскивать их наверх совсем не просто.
Третий этаж представлял одну большую, светлую комнату и был любимым местом его работы в плохую погоду – обычно он предпочитал устраиваться в небольшой плетёной беседке, где и думалось, и дышалось свободнее и легче. Здесь же они и спали - на огромном раскладном диване при желании могли свободно разместиться четыре человека. У дальней стены примостились несколько шкафов с одеждой и теми мелочами, должными находиться под рукой. Два столика: один – заваленный его распечатками и второй – низенький, плетёный; тумбочка с телевизором, кресло и разбросанные везде подушки – Лит обожала устраиваться с книгой на тёплом полу.
Лель открыл окна, чтобы выгнать застоявшуюся за день духоту, проверил тихо жужжащий ноутбук – закачались ли фильмы, которые попросила найти Лит, или вдруг кто-то из знакомых решил письмо написать? - нет, только спам.
Второй этаж предназначался для редких гостей и посиделок на большом, увитом диким виноградом балконе. На первом же располагались просторная кухня, занимающая большую часть этажа, удобства и чулан, куда они скидывали все, что было не нужным, но выбрасывать не хотелось. Прихватив из холодильника бутылку с квасом и достав с полки последний чистый стакан, – остальная посуда угрожающей горой выглядывала из мойки, – он вышел на высокое крыльцо.
– Андрей! Опять Лену на работу гоняешь, а сам дома сидишь? Нехорошо! – из-за невысокого деревянного заборчика на него, прищурившись, смотрела соседка Лидия Витальевна.
Лель машинально проверил, надежно ли уши скрыты разлохматившимися за день волосами. Короткие пряди непонятного цвета, едва закрывающие острые кончики, никак не желали расти после того, как он одним движением кинжала отрезал длинную косу, – последнее, что у него оставалось от прошлого.
– Разве я заставляю? Сама хочет – даже машину не берёт, электрички любит. И я не все время бездельничаю, – улыбнулся Лель, слушая, как соседка снова заступается за Лит, будто не знает, какой у той характер.
Пожилая женщина покачала головой и снова согнулась над грядками с морковью, что-то тихо напевая себе под нос. Мужчина же направился к гамаку, устроенному меж двух яблонь.
Участок у них был небольшой, и выращивали на нём исключительно сорняки – для них даже отвели специальный кусочек рядом с баней. Остальное пространство заполняла ровно подстриженная травка, одна клумба с ирисами, шесть яблонь и вишня. Последние сажал сам Лель. Он мог существовать с позором, – короткими волосами, – из-за которого в их мире его сородичи кончали жизнь самоубийством, но без родового дерева яблони – нет. А уже Лит упросила для себя посадить одну тоненькую вишню – очень ее цветение нравилось.
Так и жили.
Книга оказалась невероятно наивной, но в тоже яркой, с огоньком. Наверное, именно поэтому Лель не отложил её, как делал почти всегда. Почему-то люди считали, что чем дольше живёт существо, тем серьёзнее и мудрее оно должно быть. И вести себя как-то по-другому. Почему? Глупости... Хотя кроме предположений у людей больше ничего не было. И эту ошибку можно было простить смертному племени. Ведь их старшие особи действительно с возрастом все меньше и меньшее улыбались и не совершали милые глупости, свойственные детёнышам. Других примеров у людей из этого мира не было.
Там, откуда пришли они с Лит, развитие личности подобных им можно назвать кольцеобразным. До какого-то момента они не отличались от людей: жили, с интересом смотря на мир и желая узнать все-все-все на свете. Но чем больше прибавлялось знаний, тем тяжелее становится груз – ведь нельзя видеть только хорошее, а грязь и злоба прибивают к земле, заставляют больше думать, чем делать и улыбаться. Потом, когда смертный век проходил, а в зеркале по-прежнему отражалось то же лицо, ни капли не постаревшее, просыпалось первое отчаянье. В голову приходили мысли обо всем проходящем. О том, что теперь удел – хоронить случайных попутчиков, оставаясь молодым. И сколько их – лучших друзей и единственных любимых – будет на этом бесконечном пути? Дни начинали казаться серыми и одинаковыми... скучными. Проходило и это. Оказывалось, что ты не один такой – вечный: вот твоя семья, вот твой род. В мире придумываются все новые и новые диковинки – надо осваивать. А сколько ещё не истоптанных дорог? Надоедало быть мрачным и серьёзным, хотелось больше улыбаться, ведь солнце светило так же ясно, а оно куда старше. Круг, ещё круг... отчаянье, интерес – в конце концов, заканчивается и это, приходила стабильность. Память милосердна. Нельзя знать и помнить всё: что-то забывалось, что-то блекло, а что-то оставалось до конца.
Вечная жизнь – это не так уж и плохо.
Только вот...
***
Полупустой автобус задержался около остановки и, выпустив облачко вонючего дыма, поехал дальше по маршруту. Те, кто собирался сегодня отправиться за город уже уехали на ранних электричках. Лит проводила его взглядом, подумав, что ей хочется прокатиться до конечной остановки маршрута. После того, как автобус скрылся из виду, Лит направилась в обратную сторону – поворачивая, он сильно протягивал вперёд, оставляя станцию далеко позади. Впереди бодро семенила сгорбленная бабушка, везя за собой тележку, смешно подпрыгивающую на неровностях тротуара. Женщина посмотрела на часы: до электрички оставалось всего десять минут, и свернула к высокой ограде, решив сегодня пренебречь подземным переходом. Нужно было успеть купить билет. Несколько людей, стоящих на платформе неодобрительно смотрели на нарушительницу.
Она легко могла обмануть контролёра: всего лишь взглянув в глаза и подчинив сознание или, дотронувшись ладонью до холодного металла турникета, заставить его пропустить женщину. Но всё-таки Лит предпочитала платить – даже покупать на несколько станций дальше, словно таким образом пытаясь извиниться за тех, кто ездил "зайцами". Почему нет? Из мелочей складывается вся жизнь, и если она сегодня поможет кому-то, может быть завтра с её души упадёт камешек – крошечная часть её прошлого. Этот мир был добр к Лит, позволяя дёнь за днём оставлять кошмары где-то там, в другой реальности, и она старалась отвечать ему тем же.
– До Малоярославца и обратно, пожалуйста, – попросила она сутулую женщину с тёмными кругами усталости под глазами. Та кивнула, взяла деньги, протянула билет и с удивлением посмотрела в след странной пассажирке, которая запрыгнула в подошедшую нарскую электричку.
Мест оказалось не так много. Лит оглядела вагон и подошла к купе, где сидела молодая пара. Только примостившись напротив них и положив на сиденье маленькую сумочку, она поняла, что ошиблась. Ей не стоило садиться сюда – молодая женщина была беременна. Наверное, Лит нужно было перейти на другое, менее удобное место, но она не привыкла бегать. Особенно от своих страхов. Лит достала из кармашка mp3 плеер, включила погромче музыку и закрыла глаза, надеясь, что пара скоро выйдет. Смотреть на чужое, не доступное ей счастье было очень больно.
Кажется, Лит даже уснула, где-то на подсознательном уровне отмечая остановки и шустрых продавцов, снующих туда-сюда, в надежде впихнуть пассажирам ту ненужную гадость, которую ни одни человек в нормальное время не купил бы. Но трясясь в вагоне с хлопающей дверью и удушающим запахом дешёвого табака из тамбура, так хочется на что-нибудь отвлечься.
Пара вышла на станции "Толстопальцево" и её место заняла весело галдящая компания подвыпивших парней. На одинокую попутчицу внимания не обратили: не молодая – не старая, не особо красивая, с незапоминающейся внешностью, в простой тёмной одежде. Что к такой приставать? Лит это полностью устраивало. Время, когда ей хотелось нравиться, давно прошло. Были несколько лет, когда она неожиданно по-настоящему почувствовала своё бессмертие и силу – безнаказанность. Но это длилось недолго, Лель вытянул с того дна, куда Лит упала. Напомнил: власть – не то, к чему она стремилась всю свою не-жизнь.
Конечная станция приближалась: Лит улыбнулась, зная, что скоро будет дома, хорошо маршрутки ходили часто. А завтра можно съездить в Нару в какое-нибудь кафе. Или посвятить свободное время фильмам, которые ей Лель обещал найти: устроиться в мягком кресле с ноутбуком и чашкой черного кофе, сидеть так до самого вечера. И рядом, тихо стуча клавишами, Лель будет дописывать очередной роман. Хорошо бы ночью пошёл дождь – так здорово: лежать на диване под тёплым одеялом, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в плечо Леля, чувствовать его запах, слушать дыхание и сердцебиение под мерную дробь дождевых капель.
Только бы скорее забыть о случайной паре в вагоне.
***
От чтения Леля отвлёк детский смех. На крыльцо соседнего дома выбежал внук Лидии Витальевны и, увидев "дядю Андрея", помахал ему маленькой ручкой. Соседка была, что ни говори, богатой бабушкой – целых шесть внуков дети подарили: четырех парней и двух девчонок. Старшие – хулиганы, целое лето только и делали, что выводили их соседей из себя и подбивали других детей на авантюры. Младшего Витю с ними пока не отпускали, а Наташа, ещё не справившая первую зиму, приезжала с родителями по выходным. Лелю нравилось смотреть, как морщинистое лицо соседки светлеет, стоит только заговорить о драгоценных и безумно любимых внуках.
– А я утром у тети Лены зубы видел! Острые! – картавя и путая слова, по секрету признался Витя через забор.
– Не бойся – не укусит, если будешь себя вести хорошо, – ответил Лель, откладывая на траву книгу и разглядывая мальчика.
Тут же словно из-под земли возникла соседка и, схватив внука на руки, принялась извиняться.
– Опять понапривозили всяких страшилок, детей теперь от телевизора не оторвать – вчера весь вечер про вампиров смотрели, вот теперь мерещится невесть, что. Ох, как неудобно! Витя, смотри такое тёте Лене не скажи! – заохала женщина, отчитывая внука.
– Ладно, Лит не обидится, – улыбнулся мужчина, заработав неодобрительный взгляд, – Соседка очень не любила странные прозвища.
Кто виноват, что им пришлось взять себе характерные для этой страны имена, но привыкать к ним ни он, ни Лит не желали? Все равно лет через пятнадцать – двадцать придётся думать, куда перебираться дальше. Хорошо – внешний вид позволял им оставаться на одном месте максимально возможный для этого мира срок. Дети меняются быстро, старики тоже. А начиная с тридцати и до пятидесяти было сложнее понять, сколько же лет человеку. Многие из этого вида долго не старели, хотя быстро умирали. Лель считал, что им повезло внешне остановиться именно на этих годах.
Опять Лит не сдержалась. Он прекрасно понимал, почему его спутница так плохо реагирует на детей. Но всё равно испытывал глухое раздражение каждый раз, когда при взгляде на чужого ребёнка в глазах не-мёртвой появлялись красные отсветы. Лель корил себя за это, но так за все столетия и не смог смириться с её сущностью. Когда она возвращалась домой, от Лит пахло кровью. И Он с трудом заставлял себя не кривить лицо от отвращения. Хотя женщина и ничего не требовала. Возвращаясь, Лит шла ополаскиваться, чтобы сбить запах – это было просто. Не говорила с ним о прошедшей охоте или жажде, иногда даже ела нормальную пищу. Лель знал, что и ей не нравились многие его особенности привычки – такие как они, чаще становились врагами, чем спутниками. И поэтому он старался лишний раз не раздражать женщину неудачной шуткой или фразой... Лит и Лель просто привыкли друг к другу.
Куда легче было понять боль женщины, когда она смотрела на детей.
Калитка тоненько скрипнула, говоря о приходе его спутницы, ведь подобные существа умели ходить бесшумно. Лит громко поздоровалась с соседкой, спросив про здоровье и настроение, после чего посмеялась, когда Витя не выдержал и опять ляпнул про зубы. Натянутость в её смехе услышал только Лель.
– Эх, Лена, когда ж ты своему мужу ребёнка подаришь? Смотри – не упусти момент, поздно станет, не воротишь время, – покачала головой пожилая женщина.
– Не знаю, Лилия Витальевна, не знаю, – ответила Лит и, даже не посмотрев на Леля, юркнула в дом. С каждый разом удерживать на языке злое "никогда" становилось труднее.
Иногда люди случайно и совсем не желая этого, делают очень больно. Лель поднялся из гамака и прошел в конец участка, скрывшись за тенью яблонь. Это была его особенность: сливаться с природой, когда он хотел побыть один. С природой... с чертовой природой, которая по понятным только ей законам решала: кому быть счастливыми, а кому нет.
В воздухе разливался запах вечерней свежести, где-то поблизости на одном из участков развели костёр и жарили шашлыки. Слышался весёлый смех отдыхающих людей. Мужчина провёл ладонью по теплому стволу, чувствуя, как дерево приветствует его. В этом году яблок не было – молодые деревца плохо плодоносили, что, впрочем, от них и не требовалось. Даже наоборот, они напоминали Лелю его самого.
Люди смертны... они пишут книги, музыку, картины... что-то ещё, пытаясь передать через поколения свои чувства и мысли: память о себе. Но настоящая память живёт в потомках. Собранные знания, желания... – в их детях. Преемственность поколений: всё, что есть у смертного племени. Они столь быстро угасают, что нельзя понять, как всё-таки успевают передавать части своих душ дальше по цепочке, чтобы возродиться в ком-то из своих правнуков. Неважно – как и чем: родинкой на шее, цветом глаз, мечтами, любовью к тем же произведениям, схожим вкусом и взглядом на мир.
А зачем передавать часть себя, если ты и так будешь жить вечно? Если через триста-четыреста лет останешься таким же – может, только взгляд чуточку изменится. Наоборот, драгоценные воспоминания и опыт не потеряются, лишь умножатся и улучшатся.
Но это служило слабым утешением. В его народе у некоторых ещё оставалась надежда – из пяти сотен сородичей один мог продолжить род. У существ, подобных Лит, не было и такой надежды. Откуда они появлялись и кем были до этого – никто не знал, но детей у них не рождалось.
А так хотелось...
Плеча коснулась холодная ладонь. Лит всегда отыскивала его среди теней. В руках женщина держала именно ту книгу, которую Лель приметил для себя.
– Пойдём, я поставила чайник. И успела купить по дороге твой любимый пирог…
Её пальцы убрали несколько непослушных прядей с его лба, заправив за острые уши. Лит широко улыбнулась, не боясь показать маленькие клыки. Сейчас в темноте их никто не видел, и можно было стать теми, кем они являлись. Такие разные, что невозможно было представить – что свело их на бесконечно-длинной дороге жизни, связав пути. Разве что жестокая цена за право узнать и успеть сделать всё, что хочется.
Войны, погони, схватки, приключения, вражда и ссоры, смерти друзей – все осталось где-то там, в прошлом: за долгую жизнь им хватило этого до тошноты. Стабильность и спокойствие – вот то, к чему они тянулись и отыскали. Круг... возможно, когда-нибудь Лит и Лель устанут просыпаться под шелест яблонь, зная, что не придётся оставаться один на один с болью. Надоест тихая размеренная жизнь... что ж, пройдёт и это.
Всё когда-нибудь пройдёт и закончится.
– Пойдём же...
Лель кивнул, позволяя увести себя из темного маленького сада на светлую кухню, где довольно фырчал включенный чайник, и пахло ароматной заваркой. В доме напротив тоже зажегся свет, и если хорошо прислушаться, можно было услышать недовольные детские голоса, спорящие - какой фильм смотреть им сегодня.
А ночью начался дождь, приветствуя приближающуюся осень...
____