На Самиздате, конечно, лежит первая часть "Без души", но этот флешбек входит во вторую. Хотя и писался к роману одним из первых отрывков вообще.
Э-эээ... да, наверное, здесь все-таки R.
***
…Девять шагов на шесть. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком и ведро для нужд в углу. Таков каждый мой день, моя жизнь.
Девять шагов — не много, не мало. Моя камера… девять на шесть шагов. Но я не мечусь по ней. Нет сил, нет желания. Я сижу в углу, обхватив руками голову, сдавливая пальцами виски, пытаясь прогнать оттуда голоса… вкрадчивый шепот, истеричные крики, мольбы, угрозы. Голоса перебивают друг друга, перемешиваются, наслаиваются, и дурнота подкатывает к горлу плотным комком, перекрывая доступ в легкие затхлому воздуху.
Холодно.
Они умирают снова и снова в моей памяти.
Внутри головы пусто, только большой экран, на котором кто-то раз за разом прокручивает черно-белый фильм, до краев наполненный моими кошмарами. Тихо шуршит и потрескивает старая пленка, то и дело пробегают по выцветшей действительности темные полосы, зигзаги. Я, не отрываясь, смотрю в их глаза и спокойные, застывшие восковыми масками лица. Их нет… никого. Уже давно тела съели черви, и жизнь сменила боль… для других, не для меня.
Мой ад, моя пытка раз за разом видеть их смерть, слышать крики. Смотреть, как в замедленной съемке они оставляют меня. Тихо шуршит пленка, отматываясь назад, заставляя снова и снова вспоминать, умирать вместе с ними. Кричать. День ото дня, ночь от ночи. Другие воспоминания блекнут, оставляют меня. Одного со своими страхами и кошмарами. Так же, как оставили другие. Это не сумасшествие… Я уже забыл как это — улыбаться. Скулы сводит судорогой, еще одна попытка — нет, бесполезно.
Больно. Боль не оставляет меня ни на секунду: выедая душу, плавя кости, заставляя сплевывать на обрывки одежды крупные сгустки крови. Сворачиваюсь на холодном полу в позе эмбриона, подтягивая колени к животу.
Мама, мамочка, как же мне больно… Где же ты? Помоги, пожалуйста, спаси меня. Я не знаю, что сделал, чем провинился перед тобою, что ты не приходишь, но прошу — не сердись на меня, прости. Просто вернись. Я так хочу услышать твой голос. Мне так плохо, так не хватает тепла. Забери меня отсюда. Забери. Я обещаю больше никогда не уходить из дома, я обещаю… мама. Пожалуйста…
Мама, почему мне так больно?
Я слышу у входа в камеру сиплое дыхание стражей и затыкаю уши, когда крики становятся совсем невыносимыми, но это не помогает… они внутри черепа, внутри моего мозга… Хочется высверлить их оттуда, вытянуть, выбить, стереть. Забыть спокойные лица с печатью смерти. Не знаю, как передать мой кошмар, ставший явью — здесь не помогут ни слова, ни сравненья. Как объяснить, что мои руки в грубой сетке неровных шрамов? Что это я сам раздираю себя до крови, чтобы заглушить одну боль другой? И все чаще и чаще думаю о том, что можно удариться виском об острый выступ в каменной стене, заставив голоса заткнуться раз и навсегда.
Эта позорная мысль становится все более навязчивой с каждым днем.
А еще ко мне приходят они. С бледных костей свешиваются куски плоти, обрывки одежды тащатся по полу, а глаза давно вытекли. Они обвиняют меня в своей смерти. Говорят, что это мое наказание. Что так надо. Что я не достоин ничего другого. Они говорят что-то еще, и я практически слышу вкрадчивый смех за спиной.
Девять шагов на шесть — грани моего бреда…
Сильнее и сильнее надавливаю пальцами на виски и зажмуриваюсь. Нет, нет! Нет… Это не правда! Я не виноват… не виновен. Я сделал все, что смог… я не хотел их смерти…
Я не хотел…
Господи, я не хотел!
Но им все равно. Они смеются, и синие губы расползаются в гримасах улыбок — они счастливы, что я здесь, что боль мучает меня.
А еще мне снятся дети. В лабиринтах своих кошмаров я слышу детские голоса, звонкий смех. Зыбкие тени скользят за порогом реальности, они играют со мной в прятки. Дети же любят играть? Я пытаюсь их отыскать, зову. Бегу. А стены давят, сужаясь плотным кольцом безликой серой массы, и в переливах звонких колокольчиков я все чаще слышу торжество.
Они тоже счастливы, что я здесь.
В одном из снов я увидел маленькую девочку, она стояла спиной ко мне, и рыжие кудри красным золотом стекали по плечикам. Казалось, она не двигалась, но я никак не мог ее догнать. В конце сна, сделав последнее усилие, я прикоснулся к ней, заставляя повернуться. У девочки не было лица — рыжие пряди обрамляли пустоту. Кажется, именно тогда я понял, что означает слово ужас…
Мне плохо…
Как же мне плохо. Но они не разрешают кончать жизнь самоубийством. Говорят, я заслужил эту боль. И лишь раз в полгода, но ее улыбка возвращает мне надежду. Это слово — оно что-то означает? Не помню… Но ничего, она придёт, и эти голоса ненадолго оставят меня.
Господи, сколько я здесь? Когда же ты заберешь меня к себе… когда же ты отпустишь мою душу на свободу.
Девять на шесть шагов: не много — не мало. Но я не мечусь по своей клетке. У меня просто не хватает сил…
***