Очередной осколок.
Кристин, пожалуй, для меня один из самых непонятных и сложных персонажей. Там – в «Пособии» и «Делах» – она уже упоминалась. Точнее поминалась разными героями, как давно умершая… кем-то с болью и горечью, кем-то небрежно. Но еще нигде не говорилось о том, насколько важную роль она сыграла в судьбе всех миров. Даже важнее, чем Алив. Ведь именно Кристин стала всем для маленькой девочки, которая на тот момент была самой слабой во всем Поколении.
О тех, чью судьбу уже знаешь до самого последнего вдоха, писать сложнее всего.

Когда-то…

Сады этой весной цвели, словно в последний раз – так прекрасно было их нежное одеяние. Недавно едва подернутые светлым флером деревья теперь утопали в белом цвете, роняя на аллеи крошечные лепестки. Из окон их старого, пыльного дома казалось, что вернулась зима и укутывает узкие дорожки снегом. Его причудливые узоры обрамляли ветви яблонь бутонами, и что-то екало в сердце, наполняя тоской. Если бы можно было не сходить с низенькой лавочки полные сутки от первых рассветных лучей, до мгновения, когда диск светила исчезал за дальними холмами, Кристин согласилась бы на это, даже не задумываясь. Путающийся в ветвях ветер кружил голову тонкими ароматами, забирался под теплую накидку и безуспешно трепал собранные в строгий пучок волосы. Сидеть на скрипучей, кособокой лавочке было неудобно и зябко, в тонких перчатках мерзли руки, а тяжелый подол платья быстро намокал. Но Кристин подставляла лицо робким солнечным лучам, вглядывалась в безмятежно-синее небо и чувствовала себя счастливой.
Весной она всегда мечтала стать одной из этих старых яблонь; врасти корнями в землю и цвести, словно невеста, наряженная в подвенечное платье. Ожидание чего-то волшебного переполняло Кристин, и каждая секунда промедления превращалась в мучительную болезнь. Безуспешно кликали ее к обеду и просили возвратиться к теплому пледу и ароматному чаю. Все, о чем девушка мечтала, спрятавшись в глубине сада: наблюдать, как цветы опадают с ветвей и медленно тонут в жидкой, весенней грязи.
– Шанс? Прости, брат мой, но я плохо представляю, какую пользу принесет наше согласие…
Кристин не повернула голову. Она прекрасно знала, как кривится лицо Кира, когда он недоволен или обижен. Тонкая морщинка разделяла высокий лоб, будто бы идеально-ровный шрам, кожа на скулах натягивались, уголки губ некрасиво опускались, а в светлых глазах появлялось что-то злое. Словно в эти моменты телом робкого и доброго юноши завладевал кто-то другой. Взгляд неуловимо темнел, становился глубже, взрослее. Но Кристин не задумывалась об этом. Даже если бы дела обстояли именно так, Кир никогда бы не позволил причинить вред своей сестре, а к судьбе остального мира она была равнодушна.
– Нам говорят о долге, правилах и клятвах. Я мало, что понимаю, – честно и прямо призналась Кристин, – но уверена, цена не достойна товара. Наша жизнь спокойна и размерена. Все вокруг говорят: это время идеально, чтобы отсчитать года и уйти с миром. Без войн, проблем и горя. Там мы будем нужны лишь друг другу. А здесь у нас есть будущее.
– У тебя, – поправил Кир.
– У нас, – упрямо повторила Кристин.
Для нее не существовало «я» и «он». Это было бы так же нелепо и абсурдно, как пытаться разделить аверс и реверс одной монеты. Только «они», будто бы две ипостаси усталого божества, решившего провести век на Земле, но не сумевшего вместить все свое могущество в одно смертное, слабое тело.
Кристин мало улыбалась. Ее тонкие, бескровные губы изредка искривляло недовольство, презрение или же нетерпение. Но Кристин верила, что обязательно научится контролировать и это. Она откажется от бесполезных эмоций, научившись контролировать собственное сознание и сердце, которое, кажется, почти смирившись, с холодностью своей хозяйки, почти не щемило.
Кир, наоборот, громко хохотал, не прикрывая ладонью рот, не стеснялся грустить или удивляться. Мог говорить без устали обо всем на свете, искренне восторгаясь пустякам и радуясь глупостям. Он чувствовал, подчинив разум эмоциям, и предпочитал, извиняться, совершив ошибку, а не планировать и избегать промахов.
И только Кристин замечала, что в минуты, когда Кир не контролирует себя, улыбка превращается в оскал, глаза стекленеют, словно у бездушной куклы, а смех становится натянутым и злым.
И ему совершенно ненужно будущее и спокойствие.
Кристин видела, как брат смотрит на всех их знакомых и друзей. Даже на прохожих, которые случайно ей улыбнулись. Даже на отца и мать. Ощущающий Кристин, как часть самого себя, Кир ни с кем не собирался делить сестру.
И если она была отрешенным созерцанием и холодом, который приходит в дом вместе со смертью близкого человека, Кир олицетворял войну… ту, что подкрадывается со спины и, улыбаясь, вонзает отравленный клинок.
– Я дал согласие. Ты можешь остаться. Мы – нет.
Ледяной ветер резким порывом пробрался под кожу, заскользив по венам тонкими змейками и отравляя кровь Кристин безнадежностью и тоской.
– Это не мое место. Не мое время. Я пойду дальше. А ты можешь наблюдать, как умирает сад.
…и когда-нибудь ты будешь стоять на размякшей земле, около этих яблонь – уже высохших и не цветущих – а где-то внизу, не зная, что ты пришел, переплетясь со старыми корнями, буду спать я.
Она склонили голову.
– Неужели ты думаешь, что сможешь так легко все разорвать? – Кристин улыбалась мало, но сейчас уголки ее бледных губ чуть дрогнули, показав, насколько она считает это абсурдным.
– Думаю, что ты не захочешь это проверить.
Кир тоже улыбнулся, стараясь не выдать, что и ему тоже очень, очень холодно.
И страшно.
– Когда-нибудь дорога все равно закончится тупиком.
Кристин, бережно и медленно сняла с руки перчатку, протянув ладонь колючему злому ветру. Он приближался с опаской, как дикий зверь, осторожно касаясь ее длинных пальцев и пугаясь живого тепла. Кир молчал, без интереса наблюдая за сестрой. Кристин выждала. Наконец, тонкой ленточкой ветер послушно лег в ее ладонь, одним концом обвязавшись вокруг запястья. И, повинуясь минутному капризу, потемнел, резким порывом метнувшись к яблоням. Подняв в воздух облако лепестков, ветер лениво покружил его на одном месте, после чего играясь, вернулся к хозяйке, окутав ее и Кира невесомой белой вуалью.
Кристин устало закрыла глаза.
Действительно. Какая разница, найдет ли она в тупике старость или же что-то такое, чего Кристин пока не может вообразить?
– Пойдем.
Наверняка там тоже будут цвести яблони.