...что-то потянуло меня но ночь глядя немного поредактировать текст.
Кусочек.


Всего год — совсем немного. Осталось лишь дождаться. Хорошо, что есть чем занять себя. А потом отомстить. На это раз по-настоящему показать им обратную сторону боли и предательства. Да… той цены, что предложила мне прошлая жизнь, оказалось мало. Теперь я уничтожу их до конца, не оставив ничего.



Я уже слышал этот мотив...
Он снова звучал так близко, что казалось — певец неслышно подошёл, соткавшись из теней, наклонился ко мне и дышит в затылок. Но в тоже время далекое эхо на самой грани восприятия, смеясь, накладывало иллюзию, что все это мне просто мерещиться.
— Кто здесь? Кто ты?
читать дальшеРезко обернувшись, я не увидел ничего. Моя комната исчезла.
В темноте звучала только странная песня. Детский голос спрашивал меня, обращался ко мне, смеялся надо мной. «Кто ты?» — эхом отдавалось в пространстве заполненном вязкой тьмой… Казалось, я находился в большом зале, который всего лишь задрапировали черной тканью. Ни на что непохожая ассоциация целостности. Возможно, я не ощущал такой даже в прошлой жизни, с душой. Но вокруг не было ни стен, ни потолка, ни пола… ничего. Только черный цвет и детский голос, продолжающий спрашивать одно и то же.
— Я не знаю… — собственный голос показался чужим, словно это ответил не я, а всего лишь эхо повторило обрывки моих мыслей, так глухо и безжизненно он прозвучал.
— Даже имени? — усмехнулось эхо.
— Сергей.
— Я рад приветствовать тебя в своей обители, Сергей.
Передо мной появился обнаженный ребёнок лет пяти. Светлые вьющиеся волосы, синие глаза. Мальчик сиял, и странный свет, исходящий от его кожи, не разгонял тьму, он словно был её продолжением. Ребёнок печально улыбнулся и наклонил голову в знак приветствия. А потом заговорил. Не размыкая губ, и голос звучал отовсюду, будто его порождала сама тьма.
— Я не могу назвать тебе своего имени — его просто нет. В разные времена разные народы меня называли многими именами, но разве дитя может дать имя своему отцу? Только ласковое прозвище. Ты можешь называть так, как меня зовут мои старшие дети — Единый. Ты уже встречался с ними, они также именуют себя творцами и даже верят, что это соответствует действительности. Тебе не придётся меня будить, мальчик Сергей.
— Я не верю, что ты — бог… — он не мог быть таким обычным и близким.
Нет.
— Не верь… не бог — Единый создатель.
Сгущающаяся тьма, переплетаясь с нитями света, играла, наползала, мешала, путая верх и низ, ожидание и веру. И лицо создателя плыло, перетекало, изменялось. Миг — вместо ребёнка старец в белых одеяниях.
— Тебе не по нраву мой облик? Но как, по-твоему, должен выглядеть Единый творец?
Миг — черноволосая женщина со странным медальоном на шее. Ещё миг — юноша с белоснежными крыльями и ярким нимбом, плачущий младенец, худенькая девочка с испуганными глазами прижимает к груди потрепанную школьную тетрадь, огромный черный пес, мужчина в тяжелых доспехах опирается на двуручный меч, большая птица бьётся в путах тьмы, невидимый ветер треплет тонкие ивовые листики огромного дерева. Лица сменялись, перемешиваясь, образы наползали друг на друга, стекая к ногам светом и превращаясь в чернильные нити тьмы.
— Может быть так? — кокон образов распался, оставляя передо мной Ирэн, — или же так? — лицо девушки медленно истаяло, упав к босым ногам обрывками кожи. Теперь на меня смотрел Далик. Предатель усмехнулся, отвесив шутовской поклон, но, когда он выпрямился, мой взгляд столкнулся с Бездной собственных глаз. Сейчас я казался себе каким-то диковинный уродцем. То же, что и было, но только со стороны — отвратительное зрелище. Короткий вздох и образ распался, оставляя меня одного во тьме.
— Я Един, но во всех, в каждом. Капля крови, слеза, морская волна, колос на поле пшеницы, ветка клена в саду, только народившийся ребёнок, умирающая старуха — они это я. У меня нет ни облика, ни голоса — но я могу выбрать любое из своих творений.
Миг и передо мной снова появился синеглазый мальчик.
— Ты можешь не верить мне, не надо. Это просто небольшой разговор.
— Единый… — я попробовал на вкус имя создателя. Только почему молчит Бездна, неужели ей не интересен её главный оппонент?
— Её нет здесь. Только твоё сознание. Это продлиться доли мгновения, после чего ты вернёшься в себя. И ничего ей не скажешь. Не сможешь даже подумать о нашей встрече и этом разговоре…
— Тоже хочешь вмешаться в игру? Именно в тот момент, когда Бездна решила, что выиграла, получив на руки все козыри. Скажешь, что не позволишь разрушить твоё любимое творение? — я не мог обращаться к нему на вы, словно внутри меня был заложен какой-то странный запрет — часть моего естества, что не была доступна даже Бездне.
— О, нет, — он даже поднял руки в жесте примирения, — меня совершенно не интересуют ваши игры и все равно, кто выиграет эту партию: ты, моя дочь или Бездна, а может быть тот, кто изначально затеял все это и создал тебя… Разрушай, если сможешь, пожалуйста, я не стану ограничивать тебя. Ведь ты для этого и предназначен. Мне просто интересно. Спрашивай. Я отвечу на твои вопросы.
— Но создатель ты… Как им может быть кто-то другой? Тогда откуда я? Результат череды случайностей?
— Да. Создатель, но я вдохнул дар творения во множество своих поделок. Мои старшие дети думают, что я сплю, что меня давно нет с ними. И они правы. Здесь часть меня, но истинный разум затерялся в одном из миров в теле смертного, который раз от раза перерождается, и этот круг не разомкнуть никому. Ни тебе, мальчик Сергей, ни Бездне, ни кому-либо другому. Разрушить множественную вселенную? Она слишком велика — пустоты не хватит на все реальности, Время успеет сохранить хоть одну вероятность. Убить поколение? На их место придут новые. Этот сон будет вечным — один маленький просчет из множества похожих глупостей. Только совершив ошибку, можно узнать её цену. А я наблюдаю, но не могу уследить за всеми. Ведь дети рождаются без моего вмешательства… — не нужно участвовать в творении каждого существа: запустив процесс единожды, жизнь сама продолжает крутить это колесо. Строгая цепь случайностей — это осознанное вмешательство в структуру множественной вселенной. Тебя создал кто-то, такой же несовершенный, как и ты сам. Одно несовершенство порождает другое, происходят сбои и ошибки, маленькие недочеты, из-за которых на свет появляются уроды и твари. Иногда очень забавные. Ты, Сергей, самая забавная тварь из тех, что мне довелось видеть за несколько тысячелетий. Когда-то я мечтал создать абсолютное оружие с заключенной в нем пустотой, и в тебе вижу реализацию подобия этих планов. Но даже не подозревал, что кто-то ещё сможет вообразить такое.
Несколько вдохов я пытался построить в уме свои вопросы, но их было слишком много. Проще было сказать, что это все — больше спрашивать нечего, пусть разговор закончится и как можно скорее, но, уцепившись за последнюю мысль, я сказал совсем другое.
— Ты хотел создать оружие, чтобы уничтожить своё творение?
— Только подстраховаться, — улыбка Единого стала лукавой, — сейчас ты задашь вопрос, который повторяют тысячи людей во многих мирах. Ну же…
— Почему ты не прервёшь агонию своего творения, если любишь его? Оно прогнило насквозь… неужели это твой замысел — обречь на страдания миллиарды жизней?
— Самое тёмное время суток перед рассветом. Это катарсис… — чтобы очиститься, они должны пройти через боль. Уже сейчас в твоём мире рождаются удивительные дети, которые умеют видеть суть через грязь и гниль, в их душах горит совсем другой огонь. Они предвестники новой эпохи, чуть-чуть обманувшиеся временем. Общество не принимает этих детей, топчет, пытаясь вогнать в привычные рамки, но это уже не остановить. Люди устают от грехов, перенасыщаются ими. Согласись, осознанный отказ лучше слепого запрета. Да… то, что для меня одно мгновение, там обернётся ещё не одним столетием хаоса и боли, но что значит несколько веков для череды тысячелетий? Осталось только пройти по тонкой грани…
— Но так легко сорваться — достаточно одного неверного шага и все падет в Бездну.
— Я знаю. Хватит и неверного вздоха, чтобы не суметь пройти через игольное ушко. И тогда я создам тварь, подобную тебе, мальчик Сергей. Кто это будет? Случайный подросток, может быть, ребёнок… наивный и невинный. В погоне за своим местом он потеряет все, чтобы, падая на дно, утянуть за собой вселенную. Но ты этого не увидишь. Ты ошибка. Может быть, ошибка удачная — не я создал тебя, не для своих целей, не мне судить твою пригодность. Я только изучаю, смотрю. Мне интересна эта игра, которую вы затеяли. Настоящий карнавал лжи, где все, спрятавшись за страшными масками, обманывают друг друга, судьбу и себя. Жаль только, что разорвать этот круг можно лишь одним способом.
— Её затеяла творец — одна их тех существ, которых ты наделил всесилием. Жестокая, странная. Зачем ты создал себе таких наместников? Ей неважна твоя цель… Им все равно — они играют, ломают чужие жизни, переворачивают миры. Почему ты позволяешь им это?
Единый вздохнул.
— Они всего лишь дети… да, жестокие, бессердечные, но дети. Глупые маленькие дети. Один раз я уже наказал их, больше не смогу. Мне больно смотреть на то, что я сделал с ними. Пусть… Когда-нибудь они научаться ценить чужие жизни и поймут ценность собственных. Они смогут, сделают, вырастут. Необходимо просто подождать. Немного потерпеть. А пока детям нужны игрушки. Прости, мальчик Сергей, но я слишком люблю их. Так проще…
Только две ассоциации — горечь, тоска… словно мне сказали, что я опоздал на последнюю электричку до дома, а следующая не придёт никогда. Я всего лишь слуга Бездны и мне совсем не больно, но другие люди, у которых ещё есть души… оказывается, они виновны лишь в том, что родились позже старшего поколения. И жестокие творцы на правах любимых детей получили все — в том числе и право распоряжаться чужими судьбами.
— У меня больше нет вопросов.
Единый наклонил голову.
— Что ж, я ещё приду, когда останется несколько секунд, чтобы рассказать конец этой сказки. И, Сергей… наверное, это странная просьба, но не осуждай меня — ведь это так по-людски выделять кого-то в обход остальных. Не зря же говорят: «по образу и подобию своему». Я всего лишь мечтал сделать, как лучше…
Из тьмы медленно проступил образ комнаты. Тихо шуршал дождь. В груди так привычно свернулась клубком Бездна. Прошла всего секунда… и уже на памяти лежит запрет.
Лишь окончательно промокнув под дождём, я закрыл окно, высушив себя и кровать. Теперь обращаться к пустоте было куда проще, боль притупилась. Сон быстро завладел разумом, оставив меня в пустоте без видений. Теперь они были не нужны. Только осколки мертвой памяти больно резали босые ступни.

А потом снова потянулось время.